Отчий дом. Семейная хроника - Страница 212

212

— Есть у меня такой адвокат, Лариса, который вам полезен будет. Я с ним в дружеских отношениях. С ним надо поговорить…

Опять тронул горячее плечо Ларисы:

— Ну, вот и искушение…

Подхватил под руку, нагнулся и притянул к себе.

— Что с вами?.. Не надо…

Откинул голову Ларисы и стал целовать в губы. Она не противилась ни поцелуям, ни грубым касаниям. Только взволнованно дышала…

— Зверь ты, зверь… — шептала, закрыв глаза. — Опомнись! Но Павел Николаевич был уже в полной власти зверя. Он потушил обе свечи и запер дверь.

Ночь такая темная, что и Ларисы не найдешь. Спряталась.

— Все равно… Я тебя не выпущу…

………………………………………………………………………

Потом Павел Николаевич долго ходил из угла в угол кабинета, полный самых противоречивых переживаний. Чувство победителя, свойственное в таких случаях мужчине, сменялось трусостью наблудившего школьника и боязнью каких-то еще неосознанных последствий. Другая баба сама поняла бы, что надо молчать, а эта… какая-то исступленная, бесноватая, страшная в своем грехе…

— Эх, черт меня дернул!..

Лег и не мог заснуть… Прикинулась святошей, а на деле…

— Укусила ведь… Самый подлинный зверюга!..

То смеялся, то трусливо затихал, мысленно спрашивая кого-то, что теперь делать? Не уехать ли завтра утром?

VII

По мере все новых и новых неудач на войне развивалось брожение в умах и душах всех сословий и классов.

Политическая авантюра придворной камарильи, потребовавшая огромных кровавых жертвоприношений со стороны народа, вместо ожидаемых лавров царю и отечеству несла позор для России, быстро роняя престиж великого и могущественного государства, оказавшегося вдруг «великаном на глиняных ногах».

Всю ответственность за эту ненужную и позорную войну должны были принять на себя царь и правительство.

— Вы способны воевать только со своим народом!

Общее негодование смешивалось со злорадством. «Чем хуже, тем лучше!» — делалось общим лозунгом. На улице революции чувствовался радостный праздник: там тоже выкинули «пораженческий флаг» с надписью:

«Поражение нашей армии и флота — самый лучший и желательный выход из войны. Бросайте фронт и обращайте оружие против самодержавного правительства, безнаказанно проливающего народную кровь и разоряющего население!»

«Пораженчество», как эпидемия, охватывало озлобленные души.

Надо сказать, что оно имело свою логику. Не что иное, как неудачи на войне, поставили на место жестокого усмирителя и полицейского диктатора Плеве князя Святополк-Мирского, который не только перестал усмирять, а начал искать сближения с возмущенным общественным мнением, решил призвать к делу государственного управления лиц, пользующихся общественным доверием, что уже само по себе являлось осуждением всей прежней политики.

Разве это не победа на внутренней войне народа со своим правительством?

А вот и еще одна победа: разрешено свыше устроить съезд общественных деятелей в Петербурге! А давно ли эти мечтатели о конституции назывались зловредными крамольниками и подвергались всяческим гонениям?

Как же тут не радоваться собственным поражениям на войне?

В воздухе запахло «политической весной». Запели все большие и малые птицы: о свободе, братстве и равенстве…

Запели красногребенные петухи, закудахтали курицы, засвистели соловушки, дрозды, застучали-задолбили дятлы, и вознесся горьковский «Буревестник», кружась над Россией.

Этот весенний хмель кружил головы и пьянил души не только молодым, но и старым.

Павел Николаевич, например, положительно переживал вторую молодость. Политическая весна вернула его победителем в отчий дом, где он, уже совершенно неожиданно для самого себя, одержал победу над Ларисой… Сперва испугался, но быстро освоился. Этому помогли тоже наши неудачи на позорной войне и связанные с ними события громадной общественной важности. Они как бы ставили крест над такими шалостями личного поведения, как пикантный эпизод в спальне. Ведь это такой пустячок, о котором сейчас просто не стоит думать! И не все ли равно: случится это только однажды или повторится несколько раз? Россия от этого не пострадает. Вообще никакой трагедии тут нет: это не из Шекспира, а из Боккаччо! Бес изгнан, значит, можно и в Петербург на съезд конституционалистов поехать!

На последнем сеансе в спальной даже и этот пикантный анекдот получил политический фундамент:

— Конечно, Лариса, все, что случилось, должно остаться между нами. А вы правы: мы, мужчины — прежде всего звери!

Лариса облегченно вздохнула:

— Кроме Бога никто не узнает. А Бог простит, Павел Миколаич. Вот теперь вы от власти-то плотской освобонились, на месте звериного-то братское останется. Духовные очи открылись… Вы уж мне помогите с врагами-то ратоборствовать: с попом да писарем-то! По-братски-то…

— Непременно.

Ларису беспокоил больше не этот случайный «грех не в Духе», а донос Иуды.

Вот Павел Николаевич и успокоил женщину:

— Дело, Лариса, к тому клонится, что Россия скоро освободится от всех угнетателей, политических и религиозных. И ни поп, ни становой в чужую душу залезать не посмеют. Верь во что хочешь; молись, кому хочешь и как хочешь!

— Вот бы хорошо! А то поглядите, что у нас делается. Вчерась про Серафима Саровского разговор у меня с нашим дьячком вышел. При народе было. Вот я и сказала, что у вас, дескать, во святые-то его царь приказал произвести. А царь не Бог, а и сам грешный человек. А дьячок и говорит: как же не святой, если по молитве к нему у нас наследник престолу родился? А я и посмейся! Во все, говорю, дыры вы Бога-то суете! С дьяволом, говорю, Бога-то спутали. От плотского греха ведь люди-то рождаются, от прародительского, а вы Бога подставляете, говорю. Вот тут дьячок и начал кричать: за такие слова, говорит, тебе каторги мало… Донесу, говорит, на тебя, так вот и узнаешь, как нашего Бога и царя хулить! Прямо слова сказать нельзя…

212