Отчий дом. Семейная хроника - Страница 145

145

Чуял народ, что чужой дорогой идет культурная интеллигенция, и отвертывался от нее. Свою интеллигенцию создал он в лице великого множества разных «учителей жизни», богоискателей и богостроителей, алчущих и жаждущих правды, яко на небеси, тако и на земли, и за ними шел, с каждым годом все более отрываясь от государственной церкви и государственности, отстраненный от нее малым миром властвующих в Доме своем…

Мы обокрали народ: создали русскую национальную культуру — богатейшую литературу, живопись, музыку, но она осталась недоступной и далекой от народа. Мы не научили его понимать и любить ее. У него своя наука, своя литература, свое искусство… И все это вот тут, около Града Незримого! Даже историю он творит «по-божественному». Свой собственный метод!

Подошла Наташа к одному из таких «историков» и вот что узнала от него про русскую старину:

— Есть в лесах керженских еще Святое место, но не дано нам найти его. Мы пребываем околь Града Незримого, а есть в этих краях еще Храм Незримый. Близко околь другого озера, верст так десять отсель. А может, и меньше. Не считано. Так сказывают старые люди… Теперь, который город Василь-Сурском называется, ране Василь-городом звался. Царь Иван Грозный его построил и в память папаши своего Василем нарек. И храм там выстроил во имя Варлаама Хутынского. Прошло много ли, мало ли времени, смута на Руси пошла: Царство Русское помутилось. Расстрига-монах Гришка убиенным царевичем Дмитрием из Углича назвался, на польской королевне поженился, а она ему заявила: так и так, русской царицей желаю быть! А на нашем престоле царском в те поры никого не оказалось. Должность, значит, открылась. А поляк себе в башку взял, чтобы через свою королевну всю Расею к своим рукам прибрать. Собрали войско, кавалерию, антилерию и все, как следует, и повели Гришку с полькой на престол сажать. В русском народе смута пошла: одни Гришку признать жалают, другие не признают царем-то. А полька старается поскорей на престол сесть и торопит на Москву. И шлют по всем городам и селениям гонцов, народ русский сманивать: земля, дескать, барская, и государева, и монастырева, ваша будет, если Гришку с полькой признаете. Пришли скороходы и в Василь-городок. Собрался народ вкруг храма Варлаама Хутынского, обедню прослушали, а потом стали совет держать. Видят скороходы, что признания Гришки не выходит, постращали и ушли. А в те времена все эти края промежду Волгой, Окой, Камой и Сурой… и туда, к Вяцкому краю, были всякой нехристью набиты: черемисы, мордва, чуваши, татарва поганая. Гришка с полькой стали их переманивать. А тем все единственно, кто на русский престол сядет, а только все они злобу против царей русских таили: потому покорили они под нози своя всю энту нехристь. И вот, покуда во граде Василе ссоры да перебранки, собирается нехристь со всех сторон. Несметные полчища погани этой. Все от русского царя отделиться хотят и опять своих князей поставить. Как полез звонарь во граде Василе на колокольню, — видит: вокруг тучи этого самого нехристя. Позвонил да к настоятелю: так и так, говорит, нехристь со всех сторон натупает. А уж по городу слух пошел, и народ в смущении: что супротив такой силы поделаешь? У нашего воеводы и войска всего сорок человек! Колокол к обедне звонил, а народ и про Бога позабыл, как теперь, в наши времена… И в храм никто, окромя воеводы и сорок воинов, не пришел. Эти обедню прослушали, к кресту приложились и с попом к народу вышли. А тут соблазн полный: от страху смертного все переметнулись на Гришкину сторону и требуют, чтобы градские врата отперли и нехристь с хлебом-солью встретили. Как ни отговаривал поп и настоятель не отдавать града на поругание, кричат: «Иди сражайся, а мы не жалаем!» Озлобился от страху народ-от, а настоятель поднял крест и говорит: «Сим победиши!» Только на смех его подняли маловерные: иди, мол, один, потому тебе со крестом нечего бояться. Однако воевода и сорок воинов поклялись перед крестом за веру и Русь свои головы сложить. И вот настоятель молебствие отслужил, и воевода с воинами навстречу врагу из ворот вышли. И вот тут на глазах всего народа чудо великое свершилось: началось сражение, и вдруг вся нехристь тронулась и тысячами прочь побежала, а воевода и сорок воинов — за ними! Вся нечисть от города отхлынула в превеликом ужасе, а воевода с дружиной невредимыми вернулись да еще с собой и пленную мордву и чувашу привели. А маловерный народ смотрит и глазам своим не верит: думает, что тут что-нибудь не так, хитрость и обман какой со стороны врага. И боится радоваться-то, показывать перед нехристью, что победа ему приятна. Во храме к молебствию благодарственному звонят, а народ опять нейдет. Опять во храме только воевода и сорок воинов. Вышло духовенство с иконой чудотворной преподобного Варлаама Хутынского, а вся нехристь в ужасе на колени попадала. Стали спрашивать, почему так? Вот нехристь и сказывает: как началось сражение, впереди православных монах на белом коне появился и, поднимая крест, стал поражать тысячами. И признали, дескать, мы в лике, что на иконе написан, того самого монаха на белом коне! Нехристь на колени попадала, а народ все в сумлении и никакой благодарности Господу за чудесное спасение… И вот прогневался Господь на маловерных градских жителей, а преподобный Варлаам Хутынский не пожелал во граде маловерном остаться. И икона чудотворная и за ней храм во имя преподобного Варлаама ушли: впереди на воздусях икона поплыла, а за ней и храм вознесся, поплыл. И весь крестный ход за ними двинулся, к Волге. А как к Волге подошли, она разверзлась, матушка, на две стороны, и все духовенство и воинство благочестивое по сухому дну за Волгу прошли, вослед иконе и храму. И вот прошли в леса керженские со звоном колокольным. Дошли до озера Нестияра, и тут икона остановилась.

145