Отчий дом. Семейная хроника - Страница 143

143

— Верно!

Один мужичонко из певших про Кривду сейчас же на эту удочку поймался.

— Для чего Господом Богом земля сотворена? Сотворена для всех людей, чтобы в поте лица, по приказу Бога, ее обрабатывать. А вот я — безземельный и приказа Божьего выполнять не могу, хоша и желал бы…

— По грехам нам и страдания, — шепчет бабенка, а Синев ей:

— А они что, безгрешные, что ли? Тут не в грехе нашем дело, а в глупости, бабочка. Ни земли, ни воли народу не будет, покуда сами дураками будете! Антихристу служите! Вот погляди: чей портрет? Протопопа Аввакума. А что под ним написано? Слова его…

Прочитал Синев подпись под портретом, огляделся по сторонам:

— Как понимать эти слова? Про царя написано. Правду сказал, а что с ним за это сделали? На огне сожгли. Вот она где, кривда-то! Вот почему Правда с Русской земли ушла…

— Да будет Воля Твоя яко на небеси, тако и на земли!

— На Бога надейся, а сам тоже не плошай!

Вмешивается старичок подслеповатый, дальний, со скитов черемшанских:

— Нет ее, правды, на русской земле, — правильно. Одначе должна прийти она. Вот какое видение имел у нас один старец жизни праведной…

Блуждал он около Волги, в пещере жил и ягодой питался. Вот раз ползает по травке в тех местах, где разбойник Стенька проживал, и слышит стон, такой стон, что у старца душа заболела. По стону слыхать, что великое страдание где-то человеческое поблизости свершается. Вот и пошел он на этот стон человеческий. Прошел мало ли, много ли, видит человек на земле в кустах лежит, а на груди у него птица — орел двухголовый — сердце ему терзает, инда кровь ручьем бежит. Слезами жалости восплакал старец, Божий угодник, и взмолился: «Господи! Почто послал муки такие человеку незнамому?» И вдруг это голос ангельский в сиянии огненном от крыл его: «Не молись и не проси за человека этого! Крови много пролил! Встань и иди своею дорогою!» Однако старец не смирился: «Не встану, пока не помилуешь. Господи, страдальца сего!» Упал ниц, восплакнул слезами горючими и больше не помнит ничего, сон нашел приятный на праведника. А когда проснулся, нет ничего. И не понимает: не то видение имел, не то приснилось ему это. Пошел себе. Молитву поет да ягодки щиплет. И вдруг зрит, что на обрыве волжского брега стоит агромадный человек. Подошел старец и спрашивает: «Что ты за человек?» А тот ему: «Тот самый, за которого ты помолился». За что же, спрашивает старец, тебе такие страдания посланы? А тот ему: «Я — Стенька Разин! Поди, — говорит, — и скажи православным нехристям, что пройдет триста годов и, если на Руси по-прежнему будет кривда царствовать, я второй раз по всей Русской земле пройду и будет мой приход горше первого: всю землю Русскую слезами и кровью вымою…». Сказал и пропал…

— Так оно и должно быть, потому что одной молитвой ничего не сделаешь, — вмешался стоявший за спиной Синева Костя Гаврилов. — Правда-то к нам с Креста, на котором Христа распяли, пришла, кровью Христа она была куплена. Кровью только кривда и смоется, господа!..

Посмотрели люди Божии на Костю: с виду свой, а речь барская, и с лица больно нежный, чистенький.

— А как же, по-твоему, правду-то искать?

— Да вот так же, как Стенька Разин искал!

Замолчали. Покашливать стали, исподлобья на Костю поглядывать. Потом старичок подслеповатый сказал:

— А почему такое страдание Господь назначил разбойнику сему? Столько веку прошло, а все сердце ему клюет птица-орел? А потому, что много крови человеческой пролил! Не прощается это, господин хороший… Ибо сказано нам: «Не убий!..»

— Для дураков это и сказано. Чтобы на царствие небесное надеялись, а на земле в рабстве у царя, у помещиков да у попов оставались!

Сразу все возроптали. Синев за рукав Костю незаметно дернул: помолчи, дескать! Но было поздно — всех возмутил:

— Стало быть, Христос это для обману сказал?

— Не Христос, а Моисей это сказал! Он же сказал: «Око за око, а зуб за зуб…»

— А ты что, Моисеева закона, что ли?

— Зря, господин, народ мутишь! Христос сказал нам по-другому. Вам, говорит, сказано: «Око за око и зуб за зуб», а я говорю: «Кто ударит тебя по щеке, подставь ему другую», и когда в садах Гефсиманских апостол Петр меч выхватил, Господь сказал ему: «Не смей! Взявший меч от меча погибнет!»

— Ты сам что же, новой веры какой, что ли? Нехристианской?

— Лапти-то надел, а видать, что барин!

— Вот за такими-то надо бы урядникам смотреть, а они заместо того к нам привязываются…

Подтолкнул локотком Синев спутников, и те поняли, что лучше им помолчать, а сам заговорил, успокаивать начал:

— Не следует властей в разговоры впутывать! И так лезут, а ежели еще сами будем им помогать, так лучше совсем в молчании ходить…

— Язык-то без костей! Ушли уж… Сами не понимают, что болтают…

— Верно. Язык мой — враг мой…

Струсили-таки Костя с акушеркой. Юркнули в толпе и покинули овраги. Потом ссориться стали. Марья Ивановна на Костю обозлилась. Во-первых, пропаганда — дело непустяковое и требует большой подготовки и опытности, а главное: марксист и лезет к мужику!

— Идите к рабочим! Для вас крестьянство — буржуи.

— Да, с дураками трудненько разговаривать!

— Да и вы неумно говорили. Предоставили бы Синеву, лучше было бы… С вами арестуют еще… До свиданья! Я не желаю с вами…

Разошлись в разные стороны.

А вот у Синева дело хорошо идет, потому все чувствуют, что — «свой человек».

Подошел Синев к другой кучке людей — здесь про сотворение человека разговор идет:

— Како сотворен человек бысть?

143