Отчий дом. Семейная хроника - Страница 6

В еще большей степени бездна, разделяющая господ и крестьян, обнажается в сцене суда, которая заставляет вспомнить «Воскресение» Л. Н. Толстого. Мужики и бабы, разгромившие во время эпидемии холеры барак для больных и убившие студента-медика, из-за многочисленных формальных проволочек предстают перед правосудием только спустя три года после случившегося. И процесс с самого начала превращается в фарс и спектакль как для тех, кто вершит судейство, так и тех, кто за этим наблюдает. Присутствие в зале суда воспринимается господами только как возможность приятно провести время, встретившись и пообщавшись со старыми знакомыми, как бесплатное развлечение, поскольку непонимание крестьянами происходящего, их нелепое поведение и ответы невпопад возбуждают у публики лишь смех. У подсудимых же необычная обстановка вызывает испуг и любопытство, но никак не раскаяние, хотя, объясняя свои действия, они и плачут, и просят о снисхождении. Защищать крестьян вызываются представители самой передовой интеллигенции, в числе которых оказывается и Павел Николаевич. Но, как замечает писатель, им движет отнюдь не любовь к народу и к никудышевцам. Кудышева и прочих народных защитников в первую очередь привлекает возможность покрасоваться на трибуне, произнести обличительную речь в адрес ненавистного им правительства и самодержавной власти. И несмотря на резонанс, который дело получило в провинциальном обществе, приговор в конце этого судилища произносится уже при пустом зале — публика не пришла, это было уже не так интересно.

В этом эпизоде Чириков гневно разоблачил малодушие, лицемерие и слабость либералов, которые только создают видимость заботы о народе, но в действительности абсолютно инертны и бездеятельны и не понимают, чем в будущем грозят им «страшный бабий рев и стон», раздавшиеся при чтении приговора. И здесь, как это ни покажется странным, писатель солидарен с большевиками, которые тоже клеймили либеральное пустословие. Но ими критика велась совсем с других позиций: они жаждали революции. Чириков же хотел сплочения всех честных людей в заботе о народной судьбе.

Спор теряющего свои позиции народничества, переродившегося в эсеровскую идеологию, и набирающего все большую популярность марксизма занимает одно из центральных мест в романе. Кульминацией его становится доклад приехавшей из-за границы «товарища Крупской», в котором средства борьбы эсеров объявляются вредными, а сами они оказываются заклеймены именем «буржуазных мещанчиков», живущих мечтами о «национальном курятнике», — в противовес большевикам, будто бы думающим исключительно о всеобщем благе, а на деле о социальной революции в планетарном масштабе. Вводя реплики оппонентов этой точки зрения, Чириков разоблачает авантюристические построения новоявленных радетелей социализма, которые совершенно не соотносят своих целей со способами их достижения и готовы пролить реки крови, лишь бы оказаться вождями и пророками будущей революции. Писатель фиксирует внимание на несопоставимости «единичных» террористических актов и масштабности революционных преобразований, для осуществления которых потребуются многочисленные жертвы.

Четкость и определенность авторской позиции в данном случае свидетельствует, что автор прошел долгий путь самоопределения. Как уже упоминалось, в повести «Инвалиды» Чириков в конце 1890-х гг. еще колебался, не зная, к какому стану примкнуть — к народникам или марксистам. Тогда в уста марксиста Игнатовича он вложил резкую, но справедливую критику народничества, за что и был «изгнан» из народнического журнала «Русское богатство», и обвинен в лакействе перед «новыми господами», к которым будто бы поступил на службу (имелось в виду, что Чириков начал печататься в журнале марксистов «Новое слово»). Однако в написанной спустя два года повести «Чужестранцы» он скорректировал свою позицию, показав, как уже марксисты терпят поражение, пытаясь приспособить западную теорию к «местным условиям». Исходя из этого, можно сделать вывод, что, видя непрактичность, идеализм, порой даже некоторую зашоренность народников, их отказ признать неотвратимо наступающие изменения, Чириков уже тогда сумел выявить ряд отталкивающих черт у представителей марксистской идеологии. Он нарисовал их как людей самоуверенных, надменных, а порой и просто агрессивно настроенных по отношению к инакомыслящим. В этом произведении уже нельзя было обнаружить ни «нарочитого осмеяния народничества», ни «прославления марксизма». Подобное же «равновесие» обнаруживается и в «Отчем доме».

Когда-то Тургенев признавался, что в своем романе «выпорол отцов», хотя стремился «высечь детей». Однако читатель из его романа делал вывод, что и для тех, и для других мужик был некоей абстракцией. Чириков же однозначно «выпорол» всех. Он постоянно акцентирует внимание читателя на том, что и «отцы», и «дети», ведя принципиальные споры о том, как добиться наконец крестьянского благополучия, не замечают «живых» Ивана, Никиту, Марью или Дарью, относятся к ним как к некоей «алгебраической, отвлеченной величине», которой привыкли «без всяких церемоний» распоряжаться. Как и Достоевский, в свое время указавший, что «теоретическое», отвлеченное служение человечеству почти всегда оборачивается его духовным и физическим уничтожением, автор «Отчего дома» предостерегает от «холодного», рассудочного теоретизирования, свойственного всем российским мыслителям от политики.

Благие идеи, когда ими начинают пользоваться мошенники и аморальные люди, вроде Петра Верховенского, Лямшина, Шигалева и других подобных им героев «Бесов», неизбежно приводят к уравниванию понятий добра и зла, после чего и убийство может трактоваться как благородный поступок, а его исполнитель в глазах общества — становиться героем. Такие герои-бесы появляются и в романе Чирикова.