Отчий дом. Семейная хроника - Страница 224

224

Подошли к дому исправника, на крыльце два стражника. Ваня вступил в объяснения, потребовал, чтобы его пропустили в квартиру исправника…

А народ бежит и бежит со всех концов. Ваню, в конце концов, допустили, но отобрали у него револьвер, который принадлежал надзирателю и теперь должен был играть роль вещественного доказательства. Пропустили, но не выпустили и, может быть, к его счастью. Кончился этот пустяк трагически.

Неожиданно растворились ворота дома, и публика увидала во дворе солдат.

Вышел фельдфебель и крикнул:

— Расходись по домам! Если три раза прикажу, не разойдетесь, огонь открою!

Публика ответила хохотом. Из толпы начали острить:

— Ах ты, Аника-воин!

— Второй раз приказываю: разойдись!

— Не посмеешь!

Третьего предостережения даже не заметили за шумом толпы. И вдруг — залп из винтовок. Точно горсть гороху бросили на железный лист…

Толпа бросилась врассыпную, а на лужке против дома исправника корчился в судорогах босой мальчик лет десяти…

Мальчика подобрали и унесли… Ваню Ананькина вечером выпустили. Его привлекли к делу в качестве подстрекателя…

Так зловеще началась конституция в Алатыре…

Интеллигенция попыталась собраться в зале городской думы для торжественного заседания, но появился исправник с нижними чинами и предложил разойтись.

Возмущались, спорили, ссылались на Высочайший манифест, обвиняли в неповиновении Высочайшей воле, грозили:

— Вы за это ответите!

— Хорошо. Потом ответим, а сейчас потрудитесь разойтись, или я употреблю военную силу!

Ворчали, называли кого-то «насильниками», а конституцию — провокацией, но пошли вон. Не было «вождя».

Забегали в бабушкин дом справиться: когда приезжает Павел Николаевич, но там и сами ничего не знали. Ни письма, ни телеграммы. Пропал без вести. В доме стояла зловещая тишина, молчаливая печаль и тревога. Леночка бродила, как больная, только что перенесшая тяжелую операцию. Не спала по ночам и все прислушивалась, не дрогнет ли звонок в передней. Она проклинала и революцию, и конституцию. Кто знает: может быть, Малявочку убили, вот так же, как убили мальчика на площади? Хорошо еще, что застрявшая вследствие железнодорожной забастовки Наташа подбодряла Леночку, но и Наташа собирается уезжать в Москву: театры начали работать…

Леночка молилась по ночам, и в молитвенном шепоте иногда прорывался стон безнадежного отчаяния:

— Малявочка!

А Малявочка крутился в вихре политических страстей и «спасал конституцию, а может быть, даже и Россию». Манифест отвоевали, а впереди — не приятный отдых на лаврах, а новая борьба, да еще на два фронта, ибо теперь — два врага: один тянет Россию назад, к восстановлению самодержавия, а другой толкает в омут социальной революции, которая погубит Россию.

Недавних «друзей слева» конституционалисты стали бояться не меньше, чем врагов справа.

Вот когда вспомнился Павлу Николаевичу погибший идеалист и чудак Елевферий Митрофанович Крестовоздвиженский и его схема скрещения двух прямых в точке «З»…

Земля!

Победит тот, за кем пойдет многомиллионный народ, то есть крестьянство. А он пойдет за тем, кто даст ему землю…

Ленин опирается на рабочий класс.

Социалисты-революционеры на крестьянство.

Реакционеры на все силы старой России.

А на что опереться демократической интеллигенции?

Земля!

И вот начинается спешная выработка широкой реформы для крестьянского землевладения…

Павел Николаевич жертвенно стоял за отчуждение помещичьих земель. Разногласие в партии было лишь в том, какое отчуждение: с выкупом или без выкупа?

Вот тут и столкнулись. У большинства не хватило жертвенности: постановили отчуждение по справедливой оценке.

Как только выяснился результат голосования, Павел Николаевич взволнованно произнес:

— Мы совершили непоправимую ошибку! Народ пойдет за социалистами-революционерами, которые обещают мужикам землю даром, без всяких выкупов.

Кто-то из членов сострил:

— У них земли не имеется, а потому ничего не стоит подарить чужую!

Павел Николаевич рассердился:

— Теперь не до шуток. Дело более серьезно, чем нам кажется… Мы останемся в полном одиночестве…

Вздумал Павел Николаевич навестить своего отставного зятя Адама Брониславовича Пенхержевскаго. Что бы там ни было, а ведь друзья!

Хотя Адам Брониславович встретил его и любезно, но с некоторой растерянностью (он сам отпер дверь). Вдали слышался возбужденный спор на польском языке, который как-то сразу оборвался.

— Я, кажется, не вовремя? У вас — гости или?..

— Я вас попрошу сюда, в кабинет… Дело в том, что у меня маленькое совещание…

Павел Николаевич понял, что наткнулся на «польские тайны».

— Извиняюсь. Зайду после…

Адам Брониславович тоже начал извиняться, раскланиваться и сожалеть, но, видимо, был рад, что гость уходит:

— Милости прошу завтра, часов так… в пять вечера. Нам о многом надо поговорить, но наедине… Так до завтра!..

Адам Брониславович отомкнул замок выходной двери, крепко пожал руку гостя и отворил любезно дверь…

На другой день Павел Николаевич выехал в Алатырь.

XI

Есть в Финляндии станция Мустамяки, а верстах в пяти — окруженная сосновыми лесами деревня Нейвола. Место историческое: здесь был решен вопрос об устройстве вооруженного восстания в Москве.

Политика старого правительства, направленная к покорению автономной Финляндии, превратила ее из лояльной и дружественной страны во вражескую — для правительства и дружескую — для русских революционеров, суливших национальное самоопределение вплоть до отделения от государства.

224