Отчий дом. Семейная хроника - Страница 122

122

Вот почему во всех никудышевских штатах, несмотря на их взаимное отрицание, Пенхержевский оказался одинаково приемлемым, чтимым и желанным гостем.

Все были в восторге от редкого гостя с его исключительными добродетелями: красотой, воспитанностью, бескорыстностью, идейностью и прочее, и прочее. В восторге девицы, в восторге бабушка, в восторге Павел Николаевич, в восторге даже статистик, первоучитель марксизма, Скворешников, гость акушеркиного штата.

Сегодня за общим ужином, за которым чествовался гость приветами, Скворешников, жестикулируя трубкой, произнес речь от левого штата, в которой, между прочим, сказал:

— В своих речах вы даете такие блестящие характеристики и иллюстрации нашего беззакония, бесправия и насилия, нашего варварского деспотизма, что русская мысль всех классов общества приковывается к вопросу: что надо делать, чтобы повалить русское самодержавие?

И все бурно аплодировали, а Марья Ивановна вскочила, ткнула папиросу в тарелку соседа и продекламировала:

Буди барабаном уснувших,
Тревогу без устали бей! —

и поперхнулась, забыла, как дальше…

Когда начались эти похвальные речи, Пенхержевский очень смутился, но увидя, что бабушки за столом уже нет, успокоился и, выслушав все глупости, встал и произнес дифирамб в честь всей русской интеллигенции, неустанно борющейся за права всего человечества и всех народов, попираемых тяжелой пятой царского сапога, и поднял бокал за тот прекрасный день, когда русские и поляки дружным совместным напором повалят общего врага… Боже, что тут произошло!

И «шестидесятники» в лице тети Маши с мужем, и «либералы» в лице Павла Николаевича, и народники-революционеры в лице Марьи Ивановны и супругов Гавриловых, и «марксисты», чистые и нечистые, в лице Скворешникова, Кости Гаврилова и Ольги Ивановны — все, не ожидая будущего победного дня, потянулись с бокалами и братскими поцелуями к Пенхержевскому, олицетворявшему сейчас несчастную поруганную Польшу… Потом, желая ублажить представителя несчастного польского народа, пропели хором:

Еще Польша не сгинела…

чем до слез растрогали пана Пенхержевского. Он подсел к фортепьянам и громко и победно заиграл «Марсельезу», а хор подхватил. Пенхержевский запел по-французски, а остальные, не зная языка или слов, воинственно махали рукой, отбивая такт и крича вдохновенно:

Тра-та-та, та-та-та, та-та-та,
Тра-та-та, та-та-та, та-ра-ра!

И грозно подтоптывали ногами…

IX

Наташа получила «предложение», родители дали согласие, и отчий дом закипел в радостной суматохе. Весть об этом событии быстро разнеслась по соседям, по всему уезду и долетела до столицы дворянства, Симбирска. Зазвенели колокольчики: гости потянулись с разных сторон — узнать, правда ли, а кстати взглянуть на столичную знаменитость… «Хорошего бобра» убили Кудышевы! Все дворянские невесты чуть только не плакали от зависти…

«Бабушкин штат» сделался именинником, и со стороны казалось, что вся жизнь сосредоточилась теперь в старом доме с побеленными колоннами. Все прочие штаты как-то притихли и стушевались перед радостным семейным событием в отчем доме, и никто не интересовался, что происходит там…

А между тем в «акушеркином штате» под радостную суматоху семейного события обделывались свои «конспиративные дела». Там появился свой знаменитый гость, которого зря никому не показывали и о пребывании которого знали только немногие избранные. Подруга жизни Владимира Ильича Ульянова, «товарищ Крупская». Она была командирована «главной швейцарской квартирой» в Россию, привезла транспорт «Искры», успела побывать в главных «штабах» Москвы и Петербурга с конспиративными поручениями «Центра» и, желая повидаться с родными «Ильича», оказалась в Симбирской губернии. На сей случай ей было дано Дмитрием Николаевичем поручение повидаться с Марьей Ивановной и передать ей письмо в Никудышевку. Конечно, неожиданная гостья была принята Марьей Ивановной как родная, тем более что они знали друг друга еще по Сибири, хотя всегда стояли на разных «платформах», соответственно платформам своих мужей. Впрочем, Марья Ивановна, давно уже разлучившаяся с мужем, стала утрачивать программное чутье, и марксисты-победители немало уже засорили ее идеологическую чистоту. Поэтому партийная враждебность сибирской жизни потускнела, тем более что по редким письмам Дмитрия Марья Ивановна начинала понимать, что Дмитрий склоняется на сторону марксистов и дружит с Ильичом. Душевные разговоры с гостьей подтвердили эту догадку Марьи Ивановны, и она совершенно растерялась и сразу утратила всю свою недавнюю прямолинейность в рассуждениях о благе человечества и русского народа.

«Товарищ Крупская» по внешности своей была однотипной с акушеркой Марьей Ивановной без ее, однако, миловидности. Держалась так же, по-мужски, и причесывалась по-мужски, с рядом посередине, и кофточки с ремешком носила. Широколицая, с воловьими глазами, она говорила так, словно всегда сердилась на того, с кем говорила, и фанатическое упрямство сквозило и в ее неподвижном взоре, и в тоне басовитого голоса, и в отрывистом жесте руки, которой она словно подчеркивала свои слова. Мужа своего в разговоре она именовала «Ильичом», которым была пропитана, как губка водой, и, как граммофонная пластинка, одним и тем же тоном и неизменно повторяла, как заводная игрушка, отрывки из напетых на эту пластинку Ильичом мотивов. За три дня тайного пребывания этой гостьи в Никудышевке из «бабушкиного штата» только один Пенхержевский под условием абсолютной тайны удостоился конспиративного свидания и беседы с «товарищем Крупской». Такого доверия он удостоился по той причине, что в прошлом году после впервые отпразднованного харьковскими рабочими Первого мая, осложненного сильным избиением толпы казаками и конной полицией, взял на себя защиту трех изувеченных рабочих и предъявил иск правительству, по вине чинов которого они утратили трудоспособность. Этого было вполне достаточно, чтобы помимо «друга революции» произвести Пенхержевского в звание «друга рабочего класса» и потому единомышленника «марксистской интеллигенции».

122