— Ничаво.
— Как это ничаво? — точно обиделся Ананькин на приказчика. — Да видывал ли ты красивее этой бабы?
— Я за энтим, Яков Иваныч, не гонюсь.
— Гонись, пожалуй! — все одно не догонишь…
Замолчали. А купец под звон колокольчиков все о бабочке красивой думал. Как лошадки шагом пошли, он опять про то же:
— Одно скажу: не за святостью барин погнался… Сразу это видать: беспокойство в нем телесное. Да я так думаю: какой бы веры баба ни была, а с ней все одно — не спасешься!
— Где с бабой спастись, Яков Иваныч!
— Сосуд скудельный, грехом смертным наполненный!
В то время как Павел Николаевич с восхищенным любопытством посматривал на полную неисчерпаемой энергии красивую «бабу», около которой «никудышевский философ» и неугомонный когда-то искатель «правды Божией» обрел пристань свою, тетя Маша с мужем в тайниках душ своих таили ревнивые подозрения к этой «жох-бабе», прибравшей к своим рукам «замудровавшегося помещика».
— Бывает, что простота-то хуже воровства! — говорила тетя Маша мужу, видя, как ловкая баба колдует своими чарами около Павла Николаевича, а тот тает от этих чар, теряя силу отказывать ей в таких услугах, которые вредят интересам собственного хозяйства. Сам-то Павел Николаевич им теперь мало интересуется, ну а тете Маше с мужем, на которых вся ответственность теперь свалена, конечно, видно и досадно. То захватят лошадь, которая нужна, то нет десятичных весов, то лопаты все исчезли. Пустяки все, мелочи, но из таких мелочей все хозяйство состоит. Раньше хотя бы спрашивали, можно ли взять, а потом и спрашивать перестали. Сердило и удивляло тетю Машу с мужем и разгильдяйство Григория Николаевича: умный человек, а не видит, что ловкая баба им командует.
— Ослеп от блудливой святости-то, — злится шепотом тетя Маша.
Одна деревенская старуха по секрету ей в людской кухне рассказывала, что Лариса-то в «богородицах» у еретиков ходила, а Григорий соблазнил ко греху смертному ее, вот они и убежали из скитов-то.
— Слух такой, матушка, у нас идет… А уж правда это али врут — одному Богу известно. Богородица, дескать, отставная, у хлыстов-то была, да проштрафилась. Вот и поп замураевский тоже остерегаться ее советовал: волк, байт, в овечьей шкуре…
Если тетя Маша с мужем иногда захаживают на строящийся хутор, то вовсе не из расположения и уважения к Ларисе, а просто лишний разок присмотреться и хорошенько раскусить замыслы этой хитрой бабы. Болтлива она бывает порой, а в простоте-то своей, сама не ведая того, и лисий хвост свой показывает. Вот недавно такой случай вышел.
Пришли тетя Маша с мужем — Лариса и посадить не знает куда. Самовар сапогом раздула, варенья плошку поставила, пряников мятных. Словом, такую радость проявила, словно отца родного с матерью встретила. Тетя Маша только локотком мужа подталкивает. Когда Лариса на минутку их вдвоем оставила, тетя Маша сказать мужу успела:
— Что-нибудь просить будет!
Так и вышло. Поговорили о том о сем. Григорий с крыши слез — посидеть ненадолго с гостями явился. Лариса пожалела, что Павел Николаевич временно из Никудышевки по земским делам отлучился. А тетя Маша полюбопытствовала:
— А по каким делам он тебе нужен, Лариса Петровна?
Ну и показала лисий хвост. Сперва издали начала, про Льва Толстого:
— Вот Лев Толстой признает, что человеку только три аршина земли нужно…
— А ты не согласна?
— Не согласна. Это покойнику хватит три аршина, а живому человеку не меньше трех десятин нужно…
Тетя Маша незаметно мужа локтем тронула: слушай, дескать, что дальше будет. А дальше вот что оказалось:
— Да вот хоть бы у нас. Пожалуй, не меньше двух десятин в аренду взято. Думали — достаточно. А поставили дом да службы, под кузницу место отвели да под баню, огляделись — нехватка! Надо сад насадить, надо огороды сделать, под картошку, под клевер, скотину ведь тоже надо кормить, лошадку, коровушку: без навозу-то какое же хозяйство, — сами понимаете… И видим, что еще десятинку придется Павлу Николаевичу братцу-то уступить. Мы с Григорием Николаичем еще полянку одну в лесу присмотрели…
— Да, — задумчиво произнес муж тети Маши, — в лесу полянок много…
— Близехонько тут. Очень сподручно нам.
— Дело не мое. Я тут не хозяин. Вот приедет Павел Николаевич…
— Время-то очень уж дорого. Надо землю подготовить к дождям, покорчевать малость придется, взборонить поглубже… Поди, не осердится Павел-то Николаич? Не даром просим, аренду тоже платить станем.
Стала просить разрешения забрать новую полянку, а тетя Маша подкрепила мужа: «Мы тут не хозяева!» Лариса такой довод привела, что у тети Маши с мужем и души замутились:
— А что Павлу-то Николаичу наше дело тормозить? Мать помрет, все детям достанется. Чай, и Григорий мой не будет обижен…
Тетя Маша с мужем потупились от изумления и нахальства хитрой бабы. Лисий хвост без зазрения совести выставила.
Тетя Маша нахмурилась, кашлянула, точно подавилась чем, а потом и сказала:
— Во-первых, неизвестно, когда кому Господь смерть пошлет… Может быть, моя сестра Анна Михайловна и нас с вами переживет…
— Да я не про то! — спохватилась Лариса. — Дай Бог ей много лет здравствовать!
Тут тетя Маша прямо захлебнулась от злости и не могла продолжать. Но муж пришел ей на помощь и сказал:
— А во-вторых, неизвестно, как Анна Михайловна своим достоянием, движимым и недвижимым, распорядится…
Григорий Николаевич покраснел и вступился за Ларису:
— Моя жена говорит не про наследство, которого нам не надо, а про аренду лишней десятины! Вы, тетя, не поняли. Лариса только указала на формальную сторону наших законов, а живем мы с ней по законам не чужой, а своей совести…